Дождь не прекращался четвертые сутки. А им только это и было нужно. Хоть какой-то предлог, чтоб не покидать их временное пристанище — маленькую квартирку под самой крышей в 7 округе Парижа. Из маленького окошка даже была видна Эйфелева башня. Сколько вечеров они провели у этого окна в объятьях друг друга. Глядя на ночной Париж. Нашептывая признания. Запечатлевая каждое мгновение. Запоминая каждый вздох. Каждое слово. Каждый взгляд. Но не в этот раз. В этот раз все было по-другому.
В этот раз им не удалось пройтись по улочкам их самого любимого города. Города, который дивным образом их так крепко связал.
В этот раз они не пили кофе в крошечной кондитерской на бульваре Сен-Жермен, и не сидели у фонтана в саду Тьюльри, горячо споря по какому-нибудь самому пустяковому поводу, и не пили красное вино в маленьком сквере у Сены, жадно целуясь будто подростки. Нет, в этот раз все было по-другому. В этот раз они прощались. Они так решили.
Ведь так не могло больше продолжаться. Пять лет разрываться между разными жизнями, разными судьбами, континентами, людьми, отношениями. Ради этих нескольких дней в году в маленькой квартире под самой крышей.
В этот раз они много молчали. Слов не хватало. Но и молчание не передавало всего. Она нежно гладила его по плечу. А он трепетно касался ее волос. Она улыбалась. Своей самой нежной улыбкой. Но в этот раз будто не по-настоящему. Будто натужно. Никто б другой и не заметил едва дрогнувшей верхней губы. Только он. И от этого было еще сложней. Через два часа она улетит.
А он останется сидеть в полумраке в маленькой квартире под самой крышей. В квартире, где все кричит о ней. Где, все пропитано ее запахом, а постель все еще хранит ее тепло. Он впервые не поедет с ней в аэропорт.
Дождь не прекращался четвертые сутки. А ему только это и было нужно. Пусть смоет все. Раз они так решили.
…
Она сидела у окна в десятом ряду. И отрешенно глядела в него. И хоть она жутко не любила место у окна и всегда при удобном случае старалась поменять его на любое другое, сегодня на это не было ни сил, ни желания. Появившаяся ни сто ни с сего аэрофобия не давала ей покоя уже несколько лет. И сидеть у окна было настоящим испытанием. Но сегодня это не имело никакого значения.
На тонком запястье красовался изящный браслет из белого золота. Его последний подарок. Она снимет его как только покинет самолет. Но пока он будет греть ее еще такими живыми воспоминаняими об этой последней встрече в Париже. Пока он будет напоминать ей о нем. О его пальцах, так нежно касающихся ее тела. Его губах, покрывающих поцелуями ее руки от кончиков пальцев и до плеч. О его бронзовых глазах. От одного взгляда которых она превращалась в самую красивую, самую желанную женщину на земле.
Этот браслет будто его крепкие пальцы, обхватившие ее запястье и пытающиеся удержать уже стоящую на пороге. Но не удержавшие. Отпустившие.
Она не позволила ему проводить себя в аэропорт в этот раз. В этот последний раз. И теперь об этом жалела.
И вдруг самолет затрясло. Она крепко схватилась за ручки сидения и со всей силой втиснулась в кресло. Зона турбулентности. Ей на них в последнее время особенно везло.
Судорожно ее плечи дернулись. И так долго сдерживаемые слезы градом хлынули из глаз. Она больше не могла держать в себе это. Все ее тело содрогалось от плача. Ей было плевать на то, что подумает сосед справа. Она плакала, даже не пытаясь с собой совладать. Она вспоминала их вечера. Их долгие разговоры и горячие объятья. И слезы застилали ей глаза. А самолет трясся все сильнее и сильнее.
-Хоть бы он ко всем чертям развалился прямо в воздухе, — думала она не в силах справиться со страхом и сожалениями. — Тогда все кончится само собой. И мне не нужно будет ничего выбирать. Мне больше не нужно будет рваться на части. О, хоть бы он развалился прямо сейчас.
Но самолет миновал воздушные ямы, и бортпроводники продолжили разносить напитки и закуски. Она попросила бокал красного вина, даже не стесняясь своего заплаканного лица, растекшейся туши и смазанной помады.
Она сделала глоток и глянула в окно.
-Пьяное небо, – вдруг прошептала она. И улыбнулась. – Пьяное небо.
Это была их фраза. Они придумали ее, когда после нескольких бокалов каберне улеглись прям на берегу канала Сен-Мартен и любовались облаками. Им казалось, что облака танцуют. Пляшут по небу. Будто пьяные. Хотя пьяными на самом деле были они.
-Черт возьми, я не сниму этот браслет, — тихо произнесла она, глядя на танцующие пьяные облака.
…
Он решил покинуть квартиру, когда начнет светать. Его рейс вылетает только после обеда, но находиться здесь без нее было больше невыносимо. Да и вино все равно закончилось.
Лучше выйти в утренний Париж, пройтись вдоль набережной Сены, дойти до музея Орсе и свернуть на бульвар Сен-Жермен.
-А, может, все-таки удастся зайти в ту кондитерскую, — размышлял он.
Их любимое место в городе. Где подают совершенно воздушные эклеры с начинкой из манго и маракуйи.
-К черту эклеры, – резко выдохнул он. Без нее в них нет смысла. Да ни в чем нет.
Он спешно сложил свои вещи в небольшой рюкзак. Туалетная вода, бритвенные принадлежности, две белые футболки и голубая рубашка. В которой она любила пить кофе, забравшись с ногами на подоконник.
Он мельком оглядел комнату напоследок. На маленьком бархатном кресле в дальнем углу он вдруг заметил ее шарф. Ее шелковый шарф с акварельными цветами на розовом фоне.
Он подарил ей его в их вторую встречу в Париже. И он сразу же стал ее любимым. И она всегда брала его в поездки к нему.
Оставила ли она его специально или просто забыла, он не знал. Он взял его с кресла и бережно поднес к лицу. Шарф источал ее запах. Аромат ее духов. Такой сладкий, с тонкими нотками каких-то неизвестных ему цветов. И запах ее кожи. И ее длинных золотистых локонов. Его любимый запах.
Он нежно сжал его. И спешно сунул в карман брюк.
В последний раз он взглянул на маленькую комнатенку. Их пристанище. Их убежище. Их временный дом, где они скрывались от всего мира. От своих жизней. От себя самих.
А, может, только здесь они и были по-настоящему сами собой. Только здесь и жили свою настоящую жизнь. Только здесь и был их истинный мир. Где они были так счатливы.
Сейчас комната казалось совсем крошечной. И будто нереальной. Первые рассветные лучи еще не дошли до окошка под потолком. А густые тени скрывали все то, что еще пару часов назад казалось таким живым и настоящим. Единственно существующим и важным.
Он спустился по узкой лестнице вниз. Ключ от квартиры молча оставил у консьержа.
И вышел в утренний Париж. Впервые за эти четыре дня. Он вдохнул влажный воздух раннего утра и медленно побрел в сторону набережной. Город едва-едва начинал просыпаться. Сена утопала в призрачной утренней дымке.
Он остановился напротив музея Орсе. Присел на деревянные ступени, ведущие к реке.
Здесь он впервые поцеловал ее во время их самой первой встречи. А она здесь впервые призналась, что любит его.
В тот раз в музее они остановились возле работ импрессионистов, когда она вдруг прошептала, что ей срочно нужно что-то сказать. Но только не здесь. Ей очень нужен воздух.
Они поспешно вышли на набережную и сели на ступени. Она взглянула в его взволнованные глаза. И тихо произнесла: Люблю.
Он достал телефон. Пора было возвращаться к реальной жизни. Он выключил его, когда она вышла за порог их квартиры. Он хотел избежать искушения звонить или писать. Просить вернуться, умолять остаться, уговаривать, убеждать. Он никогда этого раньше не делал. Но в этот раз он словно сошел с ума. Он даже крепко схватил ее за руку, когда она выходила. Но взглянув в ее серые глаза, разжал пальцы. Отпустил. И теперь он жалел об этом.
Он включил телефон. Пиликнуло уведомление о полученном сообщении.
Он открыл приложение. На экране высветилось:
— Спасибо за наш Париж. Люблю.
Он медленно поднялся и пошел. Ноги сами несли его куда-то. А на деревянных ступенях ветер развевал шелковый шарф с акварельными цветами на розовом фоне.
…
Капитан объявил, что самолет идет посадку. Она открыла сумочку и достала небольшу косметичку. Хотела привести в порядок остатки макияжа. Она глянула в зеркальце. Тушь черными разводами легла на скулах и щеках. От помады остался лишь бледный контур.
-Красавица, — ухмыльнулась она. – Вот бы он увидел меня сейчас.
Но она прекрасно знала, увидь он ее сейчас, нежно обнял бы. Притянул бы к себе. Запустил длинные тонкие пальцы в ее волосы. А губами коснулся бы ее щеки. И нашептывал бы самые невыносимо прекрасные признания.
Как бы она хотела снова увидеть его.
Она кое-как вытерла черные разводы. И спрятала косметичку. Коснулась шеи. Снова заглянула в сумку. И вдруг охнула. Розовый шарф. Ее любимый розовый шарф. Неужели она его потеряла? Это же его подарок. Его.
-Как я могла? — У нее перехватило дыхание. Сердцебиение участилось. Слезы снова подступили к горлу.
Как будто шелковый шарф мог что-то исправить. Что-то изменить. Но потеря его сейчас казалась ей настоящим предательством. Окончательным и бесповоротным. Будто она вычеркивала все, что было.
Она увидела этот шарф в витрине магазина недалеко от фонтана Сен Мишель в их вторую встречу в Париже. На секунду задержалась засмотревшись. И он тут же купил ей его. Нежно повязал вокруг шеи. И страстно поцеловал. Она всегда брала этот шарф на встречи с ним. А теперь встреч не будет. И шарфа тоже больше нет. Это было выше ее сил. Она снова расплакалась.
…
-Черт возьми, что я здесь делаю? — Он остановился и огляделся вокруг. -Как я добрался до Люксембургского сада?
Медленно он опустился на скамейку напротив фонтана.
Он часто повторял, что сходит по ней с ума. Она полностью захватила его сердце и разум. Бывали дни, когда он мог думать только о ней. Он чувствовал себя сумасшедшим, помешанным. Но сейчас он и впрямь будто сходил с ума, не понимая, что делает.
-Проклятье, Париж точно добьет меня. – он горько усмехнулся и полез в карман брюк. Шарфа не было.
Только этого не хватало. Единственное, что оставалось у него от нее. От их последней встречи. Все еще пропитанное ею и хранившее ее запах. Он был вне себя от отчаянья и злости. И даже не сразу услышал звонок мобильного телефона.
Он достал его из внутреннего кармана пиджака. На экране высветилось ее имя.
Он ответил.
Молчание. Он лишь слышал ее прерывистое дыхание. И тоже молчал. Он боялся нарушить эту тишину. Боялся все испортить. И просто слушал.
-Я потеряла шарф, — наконец-то раздался ее взволнованный голос. Он сразу понял, что она только что плакала. Ах, как же сильно он хотел обнять ее сейчас. Утешить. Успокить. Прижать к себе. И никогда-никогда больше не отпускать.
-Я куплю тебе новый, — неожиданно сам для себя вдруг тихо произнес он.
Молчание. Гудки. Звонок оборвался.
Он тяжело вздохнул. Ну зачем он это сказал? Они же уже все решили.
Телефон снова завибрировал. Пришло сообщение.
Он быстро пробежался глазами по экрану. И улыбнулся.
Солнце отражалось в искусственном озере посреди парка. День обещал быть очень хорошим. После четырех дней дождей ему это было так нужно.
Он встал и быстро пошел в направлении бульвара Сен-Жермен. Почему бы все же не попробовать те эклеры.
