Так странно, но вот уже две недели у меня ничего не пишется. Не рисуется. И даже снимается в основном на телефон. Так, мимоходом. И это не потому, что нет идей, замыслов, набросков. Как раз наоборот. Идей много и для акварельных картин, и для постов. Давно вертится в голове пост о путешествиях по Германии. Да и о Тибете все никак до конца не расскажу. И Парвати пора бы нарисовать. И Нарисимха просится. Но нет. Нет. Ничего этого не происходит. Ничего этого почему-то…не хочется. Вот просто не хочется. Как будто нет сил. Как будто нет импульса. Нет посыла. И я спрашиваю себя, – ну почему?
А в ответ обнаруживаю себя в объятьях грусти. Тонкой, едва уловимой. Но при этом всепоглощающей, всеохватывающей. И очень глубинной. И, что удивительно, необъяснимой. Совершенно необъяснимой. Для моей грусти нет поводов или оснований. Для нее нет никаких предпосылок или первопричин. Но она есть. Просто есть. И кажется, что она обо всем и сразу, и в то же время как будто совсем ни о чем.
И этим она мне так напоминает счастье. Ведь и для счастья порой не нужно каких-то конкретных оснований или причин. Ведь не всегда можно точно сказать, почему счастлив в тот или иной момент. Что конкретно к этому привело. Это как бы все месте. Так сложилось. Так все сошлось. Время, место, обстоятельства, цвет платья и фасон шляпы, вкус кофе. Легкий ветерок. Давно забытый аромат. Касание воды кончиков пальцев и теплое объятие. Мгновение. И оп! Просто счастлив. Все так, как и должно быть. И это окутывает с головы до ног. Омывает. Наполняет. Вот так же у меня и с грустью. Просто так сложилось. Все просто именно так сошлось. Все вместе. Одновременно. Без поводов и объяснений. И вот она грусть. Обнимает. Укутывает. Накрывает. Нашептывает самые печальные песни и стихи. Пронизывает, пронзает.
И все бы ничего с этой грустью. Жить как-то можно. Но действовать совершенно нельзя. Нет у грусти выхода. Нет реализации. И нет облегчения. Никакого. Кроме слез. Грусть горячими ручьями течет по щекам. Необъяснимая. Горькая. Едва выносимая.
Грусть не вдохновляет. Не мотивирует, не толкает, не влечет. Не творит и не созидает. В ней можно лишь пребывать. Чувствовать. Упиваться. Под горячее какое и хороший лирический фильм. Но в грусти есть нечто иное. Не менее важное и полезное. В грусти можно замедлиться. Остановиться. Замереть. И наблюдать. Наблюдать. За собой. За миром. Своими желаниями, своими мотивами. Своими импульсами и посылами. Зачем. Для чего. Почему.
И пусть грусть совсем не в почете, а со всех сторон только и слышно: мы рождены, чтобы быть счастливыми, мы тут для радости и любви, мы должны наслаждаться и быть благодарными. Да и с самого детства наперебой твердят: не вешай нос, чего пригорюнилась, не реви, у тебя нет повода грустить, руки-ноги есть, чего ж ты ноешь. Грусти как будто нет места в этом мире. Но ведь и небо бывает серым и очищается проливным дождем. Так разве мне нельзя пролиться ливнем? Разве мне нельзя позволить себе немного серого неба? И пусть это случается чаще, чем хотелось бы, но, может, так и должно быть. Да, я глубоко проживаю грусть. Но ведь я так же сильно, мощно, грандиозно проживаю и радость. На полную. До самого дна. Что если это обратная сторона медали? Ведь я все чувствую именно так. По-настоящему и всерьез.
И ведь есть в грусти что-то прекрасное, поэтичное. И это не только то, что от слез мои глаза становятся ярко-голубыми и по-особенному красивыми, но и то, что грусть для меня всегда про любовь. Разделенную ли, отверженную. К миру, себе, другим. Любовь, выразить которую до конца невозможно. Пронзительную. Непреходящую. И вот эта грусть, она как и любовь, – фон для всего остального. Фон, на котором разворачиваются все истории и события, на котором смотрится кино этой волшебной, удивительной жизни. Мое кино. Обо всем и ни о чем.
